В. А. Шкерин
Институт истории и археологии УрО РАН, г. Екатеринбург
В мае 1834 г. столичная газета «Северная пчела» опубликовала заметку «Новый атаман» с подзаголовком «Письмо из Уральска». За псевдонимом «В. Луганский» скрывался чиновник особых поручений при оренбургском военном губернаторе, писатель и ученый Владимир Иванович Даль. Написанная в сусально-псевдонародном стиле заметка сообщала о беспредельной преданности казаков Уральского войска своим атаманам: «Уральцы, годика с три тому, оплакали атамана своего, генерал-майора Бородина. Коли не случалось кому из вас видеть его, так знайте, что был он казак, душа молодецкая, стройный и рослый, и бойкой, лихой осанки. <...> Атаманом всех казачьих войск – сами вы знаете кто: казаки, поминая его, всегда шапки снимают [1]. Но Государю Императору угодно было дать уральцам наказного атамана. В лицо хвалить не годится, а то бы я сказал при всех, что новый наказной атаман уральцев лихой атаман!» [2].
В действительности положение было не столь безмятежным. Новый атаман Уральского войска полковник Василий Осипович Покатилов по своему происхождению не имел отношения к казачьему сословию. Его назначение уральцы восприняли как наступление на традиционные казачьи права [3].
Ближайшие годы добавили новые обиды: получивший чин генерал-майора Покатилов определял в должности чиновников по своему, а не по войсковому выбору; окладного жалования на хлеб и вино казаки не видели со времени кончины Бородина; при отправлении службы новый атаман отягощал войско излишними денежными сборами; в посторонние руки перешли сборы от таможенной части и винной продажи, ранее принадлежавшие войску и т. п. [4].
Недовольство уральских казаков выплеснулось наружу в 1837 г., когда девятнадцатилетний цесаревич Александр Николаевич совершал путешествие с целью «узнать Россию, сколько сие возможно, и дать себя видеть будущим подданным». Утром 15 июня наследник престола покинул Оренбург и в тот же день прибыл в Уральск. В одной коляске с поэтом В. А. Жуковским, служившим при цесаревиче преподавателем русской словесности, ехал его старинный друг оренбургский военный губернатор В. А. Перовский [5].
Незадолго до этого Далю, готовившему встречу в Уральске, довелось слышать от казаков, что они «царского кореню» не видали со времен государя Петра III, т. е. Емельяна Пугачева. Полуторадневное пребывание в Уральске завершилось эпизодом, уместившемся в несколько минут: на выезде из городских ворот коляску цесаревича остановила группа казачьих уполномоченных, один из которых, Асаф Бухаров, стоя на коленях, держал в руках прошение. Адъютант принял бумагу, после чего поезд двинулся дальше [6].
Между тем горячие споры об этом событии писателю В. Г. Короленко довелось слышать в казачьей среде даже на рубеже XIX–XX вв.: «просители остановили за колеса коляску цесаревича» и «сделали, как говорят казаки, “подачу”, т. е. подали наследнику просьбу-жалобу, в которой ходатайствовали о восстановлении некоторых старых вольностей» [7]. Казаки просили отстранить назначенных атамана, прокурора и чиновников, провести расследование их деятельности, дать возможность выбрать нового атамана из войсковой среды.
В самом факте подачи прошения цесаревичу не было ничего необычного или незаконного. Инструкция, которой Николай I снабдил сына перед путешествием, детально оговаривала порядок его действий в подобных ситуациях: «Ежели представляемы будут прошения, не отказывая принимать и, запечатав в особый пакет, присылать ко мне в собственные руки» [8]. «Беда да и только с этими прошениями: из коляски за работу и работу самую скучную – разбирать и сортировать эти просьбы», – жаловался в письмах жене флигель-адъютант цесаревича полковник С. А. Юревич [9].
В дальнейшем эти прошения рассматривались соответствующими инстанциями, резолюции по ним утверждались императором. Нарушенным оказался порядок подачи и Николай, с особой щепетильностью относившийся к формальностям, придал этому обстоятельству большое значение. Уже 28 июня он писал сыну: «Поданное тебе прошение тем дерзко, что не подписано; безымянный же донос не принимается, и потому Перовский должен доискаться, кто его послал». В письме от 5 июля монарх вернулся к этой теме: «Гораздо опаснее то, что делается на Урале, я имею в виду донесения от Перовского; надеюсь, что принятые им меры остановят зло в самом его начале, но тут не одна нужна строгость, надо дело делать ловко и не возбуждать бунта, на что буйные их головы всегда были готовы. Я приказал прежде Перовскому выкомандировать сколько можно более полков на внешнюю службу, с тем чтоб число вооруженных людей уменьшить. Потом решительно приступить к главным виновникам зла, которые заслоняются дураками, которые как всегда и везде вперед выставляются» [10].
Сам Перовский также оказался заинтересован в «раздувании» дела: Покатилов стал атаманом с его подачи, и поэтому казачья жалоба косвенно задевала военного губернатора. Перовский ввел в Уральск войска и учредил военно-судную комиссию. «Пишу вам, любезнейший Александр Андреевич, пишу записочку эту из Уральска, где сидим по делам нашим уже три недели», – обращался в это время Даль к журналисту и издателю Краевскому [11]. Будущий автор «Толкового словаря» не принимал непосредственного участия в работе комиссии: Перовский поручил ему составление «Памятной книжки для нижних чинов императорских казачьих войск», изданной в том же году в Петербурге. В первых же строках сочинения приведены такие рассуждения: «...слушайся начальства своего и не торгуйся, коли что приказывают; не толкуй, а делай что велят. Исправный казак знает, что по службе нет отговорок, хошь роди да подай... Приказ – не мирская сходка: тут толкуй, поколе не разгонят по домам; а там, что говорят, то и делай» [12]. Результатом же работы военно-судной комиссии стало наказание десятков казаков шпицрутенами, ссылка 29 человек в Сибирь, а инициаторов подачи прошения, отставных офицеров Мизиновых, – в Прибалтику [13].
10 сенятбря того же 1837 г. начальник воено-походной канцелярии императора В. Ф. Адлерберг сообщал В. А. Перовскому о реакции царя на результаты состоявшегося суда: «По докладу Всеподданейшего рапорта Вашего Превосходительства от 25-го минувшего августа об окончании суда по полевому уголовному уложению над чиновниками и казаками Уральского войска, виноватыми в подаче Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу ябеднического, без подписи прошения, Государь Император одобрив все распоряжения ваши по сему делу, Высочайше поручить мне соизволил уведомить Ваше Превосходительство, что Его Величество остается в полной уверенности, что при твердости и всегдашнем благоразумии всех действий ваших, подобные происшествия будут отвращены впредь в краю, управлению вашему вверенном» [14].
Но наказанием непосредственных участников подачи прошения дело не кончилось. Военный губернатор решил устранить саму основу для рецидивов подобных происшествий. «Отличаясь всегда исправностию на службе внешней и вполне удовлетворительным охранением пограничной черты, уральцы в этом отношении менее всех прочих сословий нуждались в преобразовании, но с другой стороны особенный быт войска и расколы, вкоренившиеся в нем, заставляли постоянно обращать на него внимание», – сообщается в «Отчете по управлению Оренбургским краем с 1833-го по 1842-й год» [15]. «Особенный быт» Уральского войска по сравнению с другим казачьим войском, находившимся в подчинении у Перовского, – Оренбургским, объяснялся принципиально иным типом исторического развития. История уральцев имела основанием «военную демократию» вольного яицкого казачества. Оренбургское же казачье войско, созданное по указу Военной коллегии 1748 г., изначально было служилым. Соответственно, доминанту исторического развития первых можно обозначить, как «огосударствление», вторых – как «оказачивание» [16].
Оглядываясь назад из 1842 в 1834 г., покидавший пост военного губернатора В. А. Перовский не сомневался в правильности былого назначения атаманом уральцев чуждого им войскового офицера. «Важный шаг к улучшению сделан был в 1830-х годах, назначением в атаманы офицера из регулярных войск. Однако же неустройства, произошедшие в 1837-м году, показали, что одной этой меры недостаточно...». Следующие меры Перовского также были направлены на регламентацию казачьей службы и, соответственно, сокращение былых вольностей: «...для доставления атаману способов к успешному образу действия, равно как для совершенного истребления в народе ложных понятий необходимо образовать новое управление по примеру других казачьих сословий, допуская только изъятия неизбежные по местным обстоятельствам. ...оренбургский военный губернатор в 1837 году распорядился о составлении общего для войска положения. Проект этого положения ныне окончен и представляется по принадлежности вместе с объяснительною запискою, в которой подробно изложены существующие условия благосостояния и служебной исправности уральцев» [17].
Далее «Отчет» разъясняет, что Перовский успел сделать в этом направлении с 1837 до 1842 г.: «Частичные распоряжения по войску относились преимущественно до изменения некоторых старинных обыкновений, не сообразных с военным порядком и до постепенного ослабления раскола. Меры эти увенчались успехом: обычай решать все хозяйственные дела в кругах или сходках всех войсковых чинов уничтожен; казаки, не имевшие до 1837 года на внутренней службе ни форменного оружия, ни амуниции, в 1838 году все приобрели его...» [18]. По поводу «расколов» отмечалось, что «в войске, где до 1837 года едва ли было 10 чиновников и урядников не принадлежавших к расколу, считается ныне (в 1842 г. – В. Ш.) из 478 этих чинов 274 православного и единоверческого исповедания, и можно даже предвидеть весьма не отдаленное присоединение всех Уральцев к единоверческой церкви» [19]. В последнее достижение верится с трудом. В 1862 г., когда правительственная политика в отношении старообрядчества несколько либерализовалась, в Уральском казачьем войске из 82004 человек обоего пола православных осталось только 62 человека [20]. Тем не менее, в «Отчет» декларировал, что в отношении старообрядцев «меры строгости очевидно не приносят пользы и в таком крае, каков Оренбургский, будут способствовать лишь к умножению сект» [21].
Сами уральцы оценивали мероприятия по укреплению «регулярства», как наступление на свои исконные права. В 1900 г. В. Г. Короленко оказался в Илеке свидетелем жаркого спора между старыми и молодыми казаками:
«– А где наша антирелия, старики, где наши знамена? – выкрикивали молодые... – Старое войско бунтами потеряло. Где атаманская насека? Что-о?.. Все вы потеряли.
– Это вы оставьте! Это дело старое... Этого вы не можете понимать. Это в 1837 году было...
– Даром, что давно... А зачем было старому войску за колесья хвататься? Это порядки?.. А?..
Они намекали на крамольную просьбу, поданную наследнику Александру Николаевичу. Говорят, что при этом просители остановили за колеса коляску цесаревича.
– Затем и хватались, что добра войску искали, – отвечали старики. – Не об худом просили... Об деле...» [22].
Отметим, что десятилетия, минувшие со времени памятного для уральских казаков события, делают маловероятным предположение, что участники спора со стороны «старого войска» могли быть причастны к былой «подаче».
Примечания:
1. Указом Николая I от 2 октября 1827 г. августейшим атаманом всех казачьих войск впервые был назначен наследник престола. Такое положение сохранялось вплоть до 1917 г.
2. Неизвестный Владимир Иванович Даль. Оренбург, 2002. С. 67.
3. Политика вытеснения родовой казачьей элиты с высших командных постов проводилась в царствование Николая I и в отношении других казачьих войск. Так, в Донском войске с 1848 по 1917 гг. не было ни одного наказного атамана, имевшего корни в местной казачьей среде (Агафонов А. Как хорошо быть генералом: Как формировалась военная элита Войска Донского // Родина. 2004. № 5. С. 41; Безотосный В. М. Донской генералитет и атаман Платов в 1812 году. М., 1999. C. 139–140).
4. История казачества Азиатской России. Т. 1. Екатеринбург, 1995. С. 137.
5. Курочкин Ю. Уральские находки. Свердловск, 1982. C. 263; Оренбургский губернатор Василий Алексеевич Перовский. Оренбург, 1999. С. 177.
6. Порудоминский В. И. Даль. М., 1971. С. 196.
7. Короленко В. Г. Полное собрание сочинений. СПб., 1914. Т. 6. С. 229.
8. Николай Первый и его время. М., 2002. Т. 1. C. 174.
9. Мамин [Сибиряк] Д. Город Екатеринбург: Исторический очерк // Город Екатеринбург. Екатеринбург, 1889. С. 31.
10. Николай Первый и его время. Т. 1. С. 163, 165.
11. Письма В. И.Даля из Оренбурга // Урал. 2000. № 3. С. 170.
12. Неизвестный Владимир Иванович Даль. С. 92–93.
13. Павлов В. Тень императора (В.А.Перовский — военный губернатор Оренбургского края) // Уральский следопыт. 2001. № 1. С.6.
14. Российский государственный исторический архив. Ф. 1021. Оп. 1. Д. 96. Л. 1–1 об.
15. Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки (далее – ОР РНБ). Ф. 571. Д. 13. Л. 21–21 об.
16. История казачества Азиатской России. Т. 1. С. 95.
17. ОР РНБ. Ф. 571. Д. 13. Л. 22–22 об.
18. Там же. Л. 23.
19. Там же. Л. 23–23 об.
20. Побережников И. В. Подложные указы и протест казаков-старообрядцев Южного Урала в середине XIX в. // Казаки Урала и Сибири в XVII–XX вв. Екатеринбург, 1993. С. 109.
21. ОР РНБ. Ф. 571. Д. 13. Л. 47 об.
22. Короленко В. Г. Указ. соч. Т. 6. С. 245.